Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

Наверное, она хотела меня утешить. Я почувствовал опустошенность.

Я еще восемь дней лежал в больнице, пытаясь подавить в себе боль. Дениса похоронили без меня. Коллеги звонили и обо всем рассказывали, но я не мог сосредоточиться. Я думал о родных Дениса.

Перед выпиской ко мне пришел психиатр. Я не помню того разговора, но потом, годы спустя, нашел записи: «Пациент испытывает чувство вины, страдание, досаду и унижение. Он ощущает твердую поддержку жены, персонала больницы, сослуживцев и начальства… Острое посттравматическое стрессовое расстройство… Сильное горе».

А еще через несколько дней мне в палату позвонила репортерша и попросила прокомментировать расследование и результаты теста на наличие алкоголя в крови.

— Что вы имеете в виду? — с удивлением спросил я.

Как оказалось, прокурор округа собирался предъявить мне обвинение в убийстве при вождении в состоянии опьянения. Он утверждал, что у меня в крови было двадцать одно промилле — в два с лишним раза больше разрешенной законом нормы. Я отказался от комментариев, повесил трубку и попытался переварить услышанное. Это какой-то абсурд. Порция пива раз в два часа за восемь часов не может дать такой результат: даже четыре промилле было бы много. Я отчаянно искал объяснение. В анализе наверняка какая-то ошибка. Но где? И откуда она взялась? И, главное, как мне это доказать?

Через пять месяцев большое жюри присяжных предъявило мне официальное обвинение. Коллеги и руководство, видимо, сочувствовали, но сам я думал, что моя карьера закончена. Хуже того, меня мучила смерть Дениса. Почему выжил я, а не он? Из-за моей ошибки погиб лучший друг. Я могу лишиться работы и даже свободы. Что делать Донне с детьми, если меня отправят в тюрьму?

Мне грозил реальный пятилетний срок, и я решил бороться. Силы мне придавала семья и начинающаяся карьера — все самое хорошее, знакомое и утешающее в моей жизни. Друзья и коллеги старались подбодрить, но при этом я чувствовал: они считают, что надо пойти на сделку со следствием. Однако признать себя виновным я не мог. Мне было очень трудно смириться со смертью товарища, ведь руль держали мои руки. Сердце ныло, но подсказывало, что он простил бы меня. Родители Дениса тоже однозначно заявили, что не считают меня виновным, и даже просили власти отказаться от обвинений. Но позиция прокурора оставалась непреклонной, и я обратился к Майку Пински, высококлассному адвокату и специалисту по уголовным делам, а тот подключил к делу своих частных детективов. Пински был знаменит тем, что выигрывал самые сложные дела: наверное, больше всего его прославили оправдательные вердикты по делу одного гангстера, которого судили за убийство, и начальника канцелярии округа, обвиненного во взяточничестве. Как и я, Пински слыл крайне откровенным человеком, и на первой же встрече мы выложили все карты на стол.

Я спросил, как можно защищать бандитов. Адвокат заведомо знает, что они делают страшные вещи, даже иногда убивают людей. Как можно дружелюбно с ними общаться?

Пински вышел из-за стола, поставил стул рядом со мной и улыбнулся.

— Бобби, открою вам маленький секрет, — сказал он. — Внешность обманчива. И вообще все дело не в дружбе, а в восприятии. Мафиози постоянно мне звонят и говорят: «Майк, мне выписали штраф за неправильную парковку. Майк, у меня штраф за превышение скорости. Разберись, если не сложно». И я отвечаю: «Конечно, без проблем, я все улажу». И знаете, что я делаю? Я просто оплачиваю эти штрафы из своего кармана! Потом, гораздо позже, я учитываю это в счете по какому-нибудь другому делу, но они-то думают, что в моей власти решить для них вопрос со штрафами. А я позволяю им так думать. Это законно и полезно для бизнеса.

Он наклонился ко мне и сказал:

— Бобби, прежде чем мы приступим, я хочу, чтобы вы меня поняли. Я должен увидеть, что вы осознаёте, чем рискуете. Если мы отвергнем обвинения и доведем дело до суда, процесс может занять годы. Юридические издержки и расходы на расследование наверняка составят десятки тысяч долларов. Вы не представляете, как тяжело придется вашей семье, как это отразится на вашем браке и работе. И в итоге все равно можно проиграть и попасть за решетку. Вы агент ФБР. Вы сами знаете, что, если не признать вину сразу и суд вас приговорит, вы получите намного более серьезный срок.

— Майк, я невиновен, — ответил я без колебаний.

Мерион, Пенсильвания, 1991 год

Я медленно ехал по Норт-Лэтчес-Лайн в нарядном служебном «понтиаке». Эта широкая боковая улица располагалась в сердце Мейн-Лайн, фешенебельного района Филадельфии. Вдоль дороги росли красивые дубы, а за оградами скрывались каменные особняки. Я сверился с запиской и поехал дальше, пока наконец не увидел черные кованые ворота с неприметной надписью «Фонд Барнса». У будки охраны я опустил правое стекло.

— Чем могу быть полезен? — спросил охранник, доставая планшет.

— Добрый день. Меня зовут Боб Уиттман. Я на занятия.

Он сверился со списком и дал знак проезжать.

Я прибыл рано, поэтому, найдя место для парковки, не стал сразу выходить из машины, сжал руль и выдохнул. Был прохладный осенний день. Прошло почти два года после аварии, а я все еще ждал процесса по обвинению в убийстве. Пински эти проволочки не беспокоили: они давали время раскрыть загадку странных анализов на алкоголь. Каждые несколько недель я получал от него пачку связанных с делом бумаг: ходатайства, медицинскую документацию, протоколы бесед частных детективов со свидетелями. Я быстро просматривал материалы, но читать о следствии над собой невероятно тяжело. Еще сложнее видеть холодные клинические оценки в отношении Дениса. Иногда я открывал длинный конверт, клал бумаги на кухонный стол и просто смотрел на них.

Слава богу, с работы меня не выгнали. ФБР провело внутреннее расследование, признало меня невиновным и отправило обратно на улицы города. Некоторое время я был в команде по борьбе с наркотиками. Мы перехватывали наличные, «дурь», «Шевроле Корвет» и упрятали за решетку несколько опасных типов. Я поддерживал тайных агентов, которые рисковали жизнью во время операций в гостиничных номерах, и пережил свою первую перестрелку: пришлось уворачиваться от пуль бандитов. Однако дела о наркотиках были мне не по душе. Я сомневался, что в этой работе есть какой-то смысл. Большинство людей, которых я тогда встречал, торговали наркотиками только потому, что у них не было другого заработка. Они шли на это, чтобы выжить. Мне казалось, что это социальная проблема, а не вопрос охраны правопорядка, поэтому я попросил перевести меня обратно в команду по кражам собственности и вскоре с удовольствием работал с Базеном над преступлениями в сфере искусства.

Всего за несколько месяцев нам удалось вернуть многотомное собрание эскизов Марка Кейтсби — британского художника XVIII века. Это были книги полметра высотой; он рисовал дикую природу, и работы были не менее впечатляющими, чем произведения Джона Одюбона[6]. Коллекция стоила двести пятьдесят тысяч долларов, но дело не в деньгах: спасти такие прекрасные книги было для меня гораздо важнее, чем посадить какого-нибудь унылого барыгу из наркопритона. Базен сказал, что, если я всерьез хочу сделать карьеру на преступлениях в сфере искусства, мне стоит подумать об уроках в Фонде Барнса. Насколько я знал, в этот музей на окраине города — настоящую сокровищницу импрессионизма — пускают только по приглашениям, но Базен все устроил.